Утро 15 июля выдалось погожим, солнечным. Под голубым куполом неба медленно плыли редкие облака. Летчики и техники "Нормандии" сидели на зеленой траве у своих самолетов и ждали разрешения на подъем в воздух. Предполагалось, что на новом месте могут сразу начаться боевые вылеты, поэтому каждый механик должен был лететь в самолете вместе со своим летчиком.
Де Сейн вылетал со второй группой. Когда подали команду на запуск моторов, Владимир Белозуб забрался в отсек фюзеляжа за бронеспинку летчика и закрыл за собой люк. В тесном полутемном отсеке, где обычно хранились инструмент и чехлы, с парашютом не поместишься, поэтому механик и не взял его.
Группа легла на курс по проложенному маршруту. При подходе к первому контрольному ориентиру де Сейн почувствовал, что с самолетом творится что-то неладное, и доложил командиру: "Мотор дает перебои, давление горючего падает". Командир полка Пуйяд приказал немедленно возвращаться обратно.
- Вас понял, мой командир, приказ выполняю.
При подходе к аэродрому де Сейн попросил обеспечить ему посадку с ходу. Руководитель полетов майор Луи Дельфино быстро освободил посадочную полосу. Когда летчик выпустил шасси, бензиновые пары наполнили пилотскую кабину, оседая на стеклах, приборах, одежде, лице. Дышать стало трудно. Сквозь бензиновый туман, как сквозь плотную кисею, еле просматривалась взлетно-посадочная полоса, поэтому трудно было сделать точный заход на посадку.
После ухода на второй круг де Сейн доложил о случившемся командир. Но с земли уже видели белую испаряющуюся дорожку, тянувшуюся за хвостом самолета. По радио попытались завести летчика вслепую в створ посадочной полосы. Беспрерывно следовали команды:
- Де Сейн, берите вправо!
- Морис, уходи вверх!
Но и второй заход был неудачным. Скопившиеся в кабине пары бензина застилали глаза, вызывали тошноту, кружили голову. С каждой секундой самочувствие летчика ухудшалось. Положение становилось угрожающим. Оставался единственный выход - прыгать с парашютом. Об этом кто-то подсказал майору Дельфино. Он взял микрофон:
- Де Сейн, приказываю немедленно прыгать! В динамике послышался прерывистый, ослабевший голос:
- У меня за спиной механик Володья, он без парашюта... Попробую приземлиться.
Услышав это, руководитель полетов растерянно прошептал: "Форс-мажор" непредвиденное, непреодолимое обстоятельство - и беспомощно опустил микрофон. А самолет, словно большая слепая птица, метался из стороны в сторону.
- Де Сейн, немедленно прыгайте! Володю спасти невозможно...
Но де Сейн продолжал борьбу за спасение жизни товарища. В третьем заходе после очередного разворота самолет начал снижатъся в створе посадочной полосы, и казалось, вот-вот сделает нормальную посадку. Однако при подходе к полосе машина стала накреняться то влево, то вправо. На запросы и команды по радио летчик уже не отвечал, видимо, силы оставили его. На высоте двух-трех десятков метров от земли почти неуправляемый самолет в последний раз прошел над посадочной полосой, затем резко опустил нос, и через несколько секунд раздался оглушительный взрыв.
К месту катастрофы рванулась санитарная машина с дежурным врачом и офицерами. Но их помощь уже была не нужна. Возвратившийся вскоре оттуда врач с непокрытой головой подошел к группе французских летчиков и русских механиков.
- А они после войны на Украину собирались поехать... Все в траурном молчании сняли головные уборы.
- Орэвуар, Морис! Прощай, Володя!
О чем думали в последние мгновения старший лейтенант Морис де Сейн и старшина Владимир Белозуб - о скорой ли победе, о родном доме, о несостоявшейся встрече с родителями, друзьями? Об этом никто никогда не узнает.
Так во имя большой дружбы, родившейся в борьбе с общим врагом, французский летчик, спасая русского механика, не задумываясь, пожертвовал собой.
Теперь, много лет спустя, когда я вспоминаю этот случай, в моих ушах с особой силой и большим смыслом звучат слова известной песни:
В небесах мы летали одних,
Мы теряли друзей боевых.
Ну а тем, кому выпало жить,
Надо помнить о них и дружить.
Француженка Луиза де Сейн в честь боевого друга ее старшего брата Владимира Белозуба - назвала своего сына Володей.
Семьи де Сейна и Белозуба породнились в памятном 1944 году. Почтальон частенько приносит письма Елене Семеновне Белозуб с французским штемпелем на конверте. А Луиза де Сейн получает весточки из села Покровское, что в Днепропетровской области. Вот уже более 30 лет в уютной украинской хате Белозубов и в парижской квартире де Сейнов на самом видном месте висят портреты двух улыбающихся парней в летной форме.
Отчий дом
Как птицы, пережив в чужих краях зимовку, слетаются к своему гнездовью, так и человек после долгой разлуки стремится к отчему дому.
Когда я находился вдали от родных мест, эта мысль не так волновала меня. Да и куда поедешь, если моя местность оккупирована врагом? Но с каждым шагом по белорусской земле мысль о доме все больше и настойчивее преследовала меня. Она просто стала навязчивой. По ночам мне снились отец, мать, сестра с братьями, мои сверстники. То казалось, что я сплю в нашей хате, возвратившись из ночного, и мать меня осторожно, ласково будит: "Коля, сынок, вставай, драники остынут". То я видел себя в лесу С лукошком, полным грибов, а то со своими одногодками в кругу деревенских девчат.
Товарищи, видя мое не совсем обычное состояние, стали подтрунивать:
- Уж не влюбился ли ты, Николай? Признавайся, как на исповеди, свадьбу всей эскадрильей сыграем!
Я отмалчивался и только вздыхал. Да какие тут могут быть шутки, когда дом всего в 120 километрах (мы стояли тогда под Борисовом), ты ежедневно пролетаешь рядом, а зайти не можешь. "Мать, наверное, при звуке каждого самолета всматривается в небо", - думалось мне.
Но война есть война, и солдату при всех обстоятельствах надлежит свято исполнять свой долг. На аэродроме мы несли ежедневное боевое дежурство, временно выполняя задачу летчиков противовоздушной обороны. Перехватывали воздушных лазутчиков, охраняли от бомбежек наши войска, города, деревни. В общем, обычная, будничная работа.
В двадцатых числах июля мне неожиданно повезло: командир полка разрешил сделать полет над родной деревней. К этому времени наши войска приближались к государственной границе СССР, и лететь в одиночку на боевом самолете за 100 с небольшим километров от своей базы особой опасности не представляло. К тому же мне в одиночку лететь было не впервой.
Я написал записку с просьбой, кому она попадет, сообщить о судьбе родителей, родственников, указал номер своей полевой почты. Вложил ее в гильзу от 20-миллиметрового снаряда, которую обвязал красной лентой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
